Прерванная кома

История 38-летней итальянки Элуаны Энгларо, которая скончалась вчера вечером в частной клинике города Удино, заставила весь мир вновь заговорить о проблемах эвтаназии. Почти половину своей жизни она находилась в коме, а последние 10 лет родители девушки потратили на то, что вели изнурительную борьбу за... прекращение жизни дочери. Противниками такого поведения выступило правительство страны и католическая церковь.

В автомобильной аварии в 1992 году Элуана получила тяжелейшую черепно-мозговую травму. Спустя год ей был поставлен диагноз «хроническое вегетативное состояние» – необратимая утрата высшей нервной деятельности при сохранении деятельности низших отделов мозга, регулирующих вегетативные и двигательные функции. Вердикт итальянских врачей был неутешительным: шансы на возвращение девушки в сознание практически равны нулю. Однако в Италии любые формы эвтаназии запрещены. Родственникам Элуаны с помощью свидетелей удалось доказать, что девушка еще до получения травмы неоднократно говорила о том, что не хотела бы продолжать жить, находясь в полной зависимости от окружающих, и от имени дочери отказаться от лечения. Вокруг «дела Элуаны» кипели нешуточные политические и законотворческие страсти. Кабинет министров во главе с Сильвио Берлускони при яростной поддержке католической церкви всячески препятствовал семье Энгларо довести задуманное до конца. Позицию правительства не поддержал президент Италии Джорджо Наполитано. Пока политики «обменивались мнениями», четыря дня назад родителям удалось перевезти девушку в частную клинику, где врачи приступили к постепенному отключению питания и поступления жидкости в организм.

Парадокс заключается в том, что человечество столкнулось с проблемой «легкого» прекращения жизни, потому что научилось бороться за жизнь до последнего. Развитие медицинской науки и высоких технологий позволяет поддерживать деятельность человеческого организма казалось бы в безнадежной ситуации и в течение достаточно длительного времени. Нейрофизиологи различают две принципиально разные стадии – угнетенное состояние и собственно гибель головного мозга. Определить их «на глаз» не удастся. Для этого существует целая система поэтапных мер, которая заключается не только в проведении длительных исследований различного характера, подтверждающих или опровергающих «сигналы» из центра управления организмом, но и в строгом соблюдении правовых основ. Например, констатировать смерть мозга единолично не удастся. Такой вопрос может быть решен только коллегиально. Сознание может быть угнетено, а, мозг при этом жив и функционирует. Случаев «пробуждения» после длительного нахождения в коме во врачебной практике известно уже достаточно. Однако раздавать призрачные надежды тоже не стоит. Мозг – субстанция нежная, отсутствия кровообращения в течение 5-7 минут может быть достаточно, чтобы она погибла безвозвратно.

Но медициной вопрос не исчерпывается. Скорее, наоборот, возникает еще больше других, которые добавляют в проблему остроты. «Можете написать, что в российском государстве вопрос эвтаназии не урегулирован, – говорит директор юридического бюро «Русская правда» Алексей Азанов. – Отдельного документа не существует, но на практике она не разрешена. В уголовном кодексе страны предусмотрено наказание за убийство человека, в котором есть такие квалификации как оставление человека в опасности, неоказание ему помощи и так далее. С точки зрения юридической науки эвтаназия не представляет ценности, потому что «согласиться» с убийством вряд ли возможно». В практике бюро был случай, когда родственники, наоборот, отстаивали право на поддержание жизни казалось бы безнадежного и обреченного близкого человека. Ни вопросы наследства, ни материальные трудности не останавливали молодую женщину в желании продлить часы жизни своему родному человечку. «И это, с моей точки зрения, правильно. Сию минуту я считаю, что принимать на себя ответственность и лишать человека жизни в такой ситуации нельзя. Пусть он безнадежен, но я буду приходить, смотреть на милое мне лицо, видеть, как оно увядает, буду старадать и мучиться при этом, но прекратить это не решусь, – говорит Алексей Аркадьевич. – Эвтаназия – не в нашей ментальности. В традициях русского народа человеколюбивое отношение к ближнему, нам предписано нести свет и веру, а не разрушение. Другого мы не знаем. Может быть, оказавшись в подобной ситуации, я изменю свое отношение, не знаю, но сейчас я думаю именно так».

Правосланая церковь, так же как и католическая, относится к проблеме эвтаназии однозначно и отрицательно. «Потому что это убийство, – говорит отец Александр. – Богом нам жизнь дана, и только Бог имеет право ее забрать». Однако в вопросе, что считать действительно смертью – только гибель мозга или тела в целом, церковники уповают на медиков. Вторгаться в тайные материи нейронов им не под силу, брать на себя такую ответственность – тоже. «Меня как человека, который четверть века проработал в прокуратуре, кроме нравственного аспекта в этой проблеме волнует вопрос злоупотребления правом человека на добровольный уход из жизни. Он безусловно им обладает, но с точки зрения морали оправдать это я не могу, – считает заместитель председателя Законодательного собрания Челябинской области Анатолий Брагин. – Общество должно созреть для того, чтобы приступить к обсуждению такой сложной проблемы».

Так все-таки, что первично, а что вторично: право того, кто уходит, уйти, или переживания тех, кто остается и берет на себя ответственность за непростое решение? Пожалуй, это и есть корень вопроса.

«Чтобы подступиться к решению, нужно сначала признать, что такая проблема на самом деле существует, – говорит главный психотерапевт Челябинской области Михаил Беребин. – А далее – определиться в понятиях: что гуманно – позволить человеку мучиться или прекратить его мучения, признав их негуманными». Далеко за примерами ходить не надо. Судьба генерала Романова, который уже более 13 лет пребывает в сложном состоянии, с определенной точки зрения может выглядеть также неоднозначно. В отличие от Элуаны, он не подключен к аппаратам искусственного жизнеобеспечения, но его нынешнее положение вряд ли бы его «обрадовало», знай бы он, что так будет жить.

Может быть, вопрос и «не из этой оперы»: что в человеке главней – тело или душа? Если человек от животного отличается тем, что способен мыслить, принимать решения, быть личностью, то в чем душа «прячется» – в сердце или в головном мозге? «Где пролегает вот эта грань между душелюбием, состраданием, с одной сторны, а с другой – преступлением? Нормы этики и закона могут и не совпадать. «Выход один – договариваться, – считает Михаил Беребин. – Если невозможно найти консенсус, тогда надо устновить точки разногласий и определить в них зоны ответственности. Думаю, это очень непростое дело».

На это нужно время и стабильность, на мой взгляд. Пожалуй, в то время, когда, просыпаясь утром, человек мучительно ищет ответ, как ему выжить и прокормить семью сегодня, задавать ему вопрос об эвтаназии кощунственно. Но когда все успокоится и наладится, войдет в размеренное русло, то к решению этого вопроса все равно придется вернуться.